Инклюзия происходит сама собой в зрительном зале

Театр наш, по сути, инклюзивным не является — в том понимании, в котором инклюзия понимается в современном российском культурном пространстве и обществе. Поскольку инклюзию чаще всего трактуют как  включение людей с инвалидностью в социальную, культурную жизнь. Мы же перед собой такой задачи не ставим. Мы никуда своих актеров не включаем. Скорее наоборот. У нас «обратная инклюзия», когда мы включаем обычных зрителей в то таинство, которое происходит и делается руками профессионалов, пусть даже таких необычных.

Поэтому инклюзия происходит сама собой в зрительном зале, когда и слышащие, и глухие зрители оказываются рядом, на соседних креслах и в одних и тех же моментах спектакля плачут или смеются, в зависимости от происходящего.

Мы включаем их в среду друг друга, и тогда они понимают, что разница между ними не такая большая, как казалось на первый взгляд. В нашем театре есть возможность общения, взаимодействия, сотворчества.

Вы знаете, в таких вопросах всегда нужно отдавать пальму первенства людям, которые занимаются с такими детьми, именно с медицинской и с психологической точки зрения. Я считаю, что обязательно нужно давать людям возможность взаимодействовать с самого детства. Чтобы они привыкали друг к другу. И понимали потребности и возможности, особенности друг друга, чтобы возникала эмпатия и т.д. Но образовательный процесс, как показывает практика, не может быть одинаковым, например, для слышащих и для неслышащих, потому что подход к неслышащим должен быть другим. Там психология восприятия, внимание, память, запоминание — другие, по-другому работает как эмоциональная, так и физическая память.

Поскольку периодически я являюсь очевидцем учебного процесса в Российской государственной специальной академии искусств, совершенно точно могу сказать, что образование не может быть одинаковым. Ознакомьтесь с программами самообразования здесь.

Даже скорость усвоения материала, его перевод на жестовый язык и понимание – совершенно разные. Поэтому перегибов в этой области очень много. Это совершенно точно. Когда в одном пространстве или классе объединяют таких разных детей, это плохо и для глухих детей, и для слышащих. Когда слышащему в какой-то момент уже все понятно, а внимание при этом уделяется неслышащему ребенку, дети теряют мотивацию. Мне кажется, процесс обучения нужно выстраивать по-другому. Еще раз повторюсь, что это мое частное мнение. Я не уполномочен делать заявления, могу лишь поделиться тем, что вижу.

Мы не развиваем в наших актерах культ необычности. Они сами считают театр своим делом, с них такой же спрос, как и профессиональных актёров. Всё строго, достаточно жестко. Но мы воспитываем в них ответственность. Как правило, актеры обычного театра могут поменять место службы. Наши актеры этого не могут. И на это я всегда говорю: «Театр – ваш». 

Сколько и как вы сделаете – ровно таким и будет театр. Мы вам помогаем во всем, мы делаем это вместе, но вы не потребители в данном случае. 

Как часто происходит у людей с инвалидностью – появляется потребительское отношение к тому,  что им дается. И у наших ребят тоже было: «А почему»? «А мне здесь должны». «Мне не хватает…». Сейчас все уже выросли и понимают, что если сам не сделаешь – никто для тебя и за тебя этого не сделает, никто тебе ничего не должен.

У нас есть и слышащие, и неслышащие зрители, и у них немножко разное восприятие. Например, глухие зрители легче воспринимают простой, бытовой материал. Когда у нас в репертуаре был «Гамлет» Шекспира, глухие зрители, скажем так, не очень жаловали этот спектакль. Они предпочитали другие работы. А для слышащих, наоборот, это было шедеврально и необычно.

Нужно воспитать несколько поколений. Это не делается в одночасье. Мир в голове у конкретного человека не перевернётся за день. Должно пройти время. Нужно три-четыре поколения, чтобы изжить установки и условности из памяти, чтобы что-то поменять. Помните: «Сорок лет по пустыне ходили… Три поколения сменились»? Только тогда что-то начало меняться. Мы, скорее всего, не застанем эти перемены.